Субъективный словарь фантастики  - Роман Арбитман

Сам принцип перемещения во времени в фильме неважен. Главное, чтобы героиня при минимуме сюжетных затрат могла «отменить» неугодный вариант и разыграть новую комбинацию. Однако знание будущего – не панацея. Попытки Карен с помощью машины Брайана «переиграть» прошлое раз за разом терпят фиаско. «Провал во времени» – боевик высокой пробы, даже по нынешним меркам. Луи Морно сработал на пределе своих возможностей, сделав фильм, где практически нет пауз. Действие постоянно держит нас в напряжении, трюки и пиротехника почти безупречны. Благодаря опыту Белуши-комика образ Фрэнка стал лишь сочнее. Негодяй не стандартно-зловещ, но истерически-весел (и это, согласитесь, куда страшнее: вспомним хотя бы Джокера из первого «Бэтмена»).

Фильм Луи Морно – предвестник модного интерактива. Карен неплохо управляется с джойстиком, однако даже ее полицейских навыков недостаточно, чтобы полностью овладеть ситуацией. Фабула непредсказуема; преимущество героини (она знает, что будет дальше) оказывается с изъянцем. Ведь Вселенная соткана из тысяч мельчайших случайностей, и каждая может стать роковой, подчеркивают авторы. Не было гвоздя – подкова пропала, подкова пропала – лошадь захромала, лошадь захромала – командир убит. И так далее.

«Провал во времени» – не оглядка на уже упомянутый «День сурка», а жесткая полемика с ним. Как только герой Рэмиса перестает плыть по течению и активно вмешивается в окружающий его мирок, его усилия вознаграждены. В фильме Луи Морно все наоборот: чем более деятельна героиня, тем хуже результат…

Так, может, лучше не делать ничего? Однако фильм – не гимн фатализму и не проповедь бездеятельности. В оболочке крутого action таится прежде всего напоминание о том, что «кавалерийский наскок» на историю, давнюю или вчерашнюю, не обязательно даст результат со знаком «плюс». Увы, бывают случаи, когда хороших выходов из плохой ситуации нет и быть не может. И тогда человеку приходится брать на себя самый неприятный вид ответственности: ответственность за выбор меньшего из двух зол.

Псевдонимы фантастов в СССР и России

В истории отечественной фантастики тема псевдонимов и литературных масок занимает важное место: этот вид литературы уже по своей «нереалистической» природе тяготеет к протеизму, метаморфозам и созданию фантомных личностей. Известный писатель-мистификатор XIX века, блестящий пародист и фельетонист Осип Сенковский имел, например, более сорока псевдонимов. Самый известный из них – Барон Брамбеус, под именем которого были изданы, в частности, «Фантастические путешествия» (1833).

Еще в начале XX столетия, на заре российской массовой литературы, фамилии-обманки на обложках помогали издателям лучше продавать доморощенные «продолжения» или «предыстории» популярных тогда зарубежных книг. Наиболее яркий пример – «Вампиры. Фантастический роман барона Олшеври из семейной хроники графов Дракула-Карди» (1912), приквел «Дракулы» Брэма Стокера (см. Вампиры). «Роман написан с большой выдумкой и не без иронии, – цитирую статью Владислава Женевского, – по сути, это пародия, хотя и со всеми атрибутами жанра…» Создателем романа считается прозаик Владислав Станислав Реймонт, хотя есть и иные версии авторства; сам псевдоним «Б. Олшеври» – «больше ври» – намекал, что барон ненастоящий. В первые советские годы и особенно в годы нэпа, когда кооперативные издательства наводнили рынок переводной беллетристикой, конкурировать с ней проще было, взяв иностранный псевдоним, особенно если героями тоже оказывались иностранцы. Так, роман Мариэтты Шагинян «Месс-менд, или Янки в Петрограде» (1924) был выпущен под именем американца Джима Доллара (см. Красные Пинкертоны).

Виталий Бугров в своей книге «В поисках завтрашнего дня» (1981) приводит внушительный список таких как-бы-иностранных фантастов. Тут и псевдофранцуз Ренэ Каду, прорвавшийся к нам из начала XX века с романом «Атлантида под водой» (1927), – на самом деле Овадий Савич и Владимир Корвин-Пиотровский. И еще один мнимый француз Пьер Дюмьель, автор «Красавицы с острова Люлю» (1926), – в реальности Сергей Заяицкий. И загадочный грек Тео Эли, автор «Долины Новой Жизни» (1928), – он же Федор Ильин. И автор романа-памфлета «Блеф» (1928), предисловие к которому написал сам Алексей Толстой, шустрый американец Рис Уильки Ли, оказавшийся нашим Борисом Липатовым. И так далее. Самый известный советский фантаст предвоенной поры Александр Романович Беляев – и тот первые свои рассказы публиковал под «иностранными» псевдонимами «А. Ром» и «А. Ромс»…

Понятно, что уже в 30-е годы зарубежные имена на обложках становятся все подозрительнее, и авторы перестают играть в иностранцев. Более того: в эпоху «борьбы с космополитизмом» (конец 40-х и начало 50-х) и в пору упорной «борьбы с международным сионизмом» (с середины 60-х и вплоть до горбачевской перестройки) редакторы и издатели предпочитали, чтобы на обложках книг авторов с выраженными еврейскими (а заодно и немецкими) фамилиями стояли нейтральные псевдонимы. Вероятно, по этой причине Григорий Гибс стал Адамовым, Лазарь Гинзбург – Лагиным, Сергей Штейн – Снеговым, Генрих Альтшуллер – Альтовым, Зиновий Гринман – Юрьевым, Ольга Тидеман – Ларионовой, Валентин Рабинович – Ричем, Аркадий Бинштейн – Львовым, Лев Певзнер – Беловым, Марк Гантвангер – Сергеевым, Давид Шейнберг – Исаем Давыдовым, Мирра Перельман – М. Лилиной. И так далее (называю только те псевдонимы, которые сегодня уже раскрыты в словарях и энциклопедиях).

Иногда псевдоним для фантаста, жившего в СССР, был вынужденным по иной причине: например, если писатель ранее работал в советской разведке – как Анатолий Мицкевич, ставший Анатолием Днепровым. Или, наоборот, выпускал на Западе произведения, чья тематика противоречила советской ортодоксии. Самый знаменитый пример – Андрей Синявский и Юлий Даниэль, публиковавшие свою сатирическую фантастику под псевдонимами соответственно «Абрам Терц» и «Николай Аржак». Когда в КГБ выяснили, кто скрывается за этими псевдонимами, обоим писателям пришлось дорого заплатить за творческую свободу. После громкого судебного процесса (где общественным обвинителем был Аркадий Васильев, папа Дарьи Донцовой) и приговора авторам произведений, «порочащих советский государственный и общественный строй», Синявский получил семь лет лагерей (отсидел пять), Даниэль – пять (отсидел полный срок). В 1991 году оба писателя были реабилитированы, а годом раньше их произведения были изданы в СССР 150-тысячным тиражом – в сборнике «Цена метафоры», вместе с материалами судебного процесса.

В 60–80-е годы у фантастов было еще несколько причин для псевдонимов – скажем, должность автора или его научный статус было трудно совместить с таким легкомысленным ремеслом, как фантастика. Предполагаю, что сотрудник Международного отдела ЦК КПСС Георгий Шахназаров не очень афишировал, что писатель-фантаст Георгий Шах – это тоже он. И вплоть до 1982 года, когда Госпремия была присуждена создателям фильмов «Тайна третьей планеты» и «Через тернии – к звездам», в академическом Институте востоковедения немногие знали, что доктор наук Игорь Можейко и писатель Кир Булычев, автор сценария фильмов, – один и тот же человек. Забегая вперед, напомню, что уже в постсоветские годы еще один почтенный востоковед, специалист по японской литературе Георгий Чхартишвили довольно долго скрывал, что он и есть автор детективов и фантастики Борис Акунин…